Автор заранее приносит извинения за некоторые детали, изложенные в рассказе не точно или полностью не соответствующие действительности.
Как будто осенью дождливой
На солнцем залитый апрель
Пойму, в чем счастья моего секрет
В. Кузьмин
Год 1986
Не знаю, в каждом ли советском городе был молодежный театр. В городе моего детства такой театр был. Oн находился во дворце культуры на улице Пушкина.
Театральная труппа из десяти человек, все школьники старших классов, восемь девушек, два парня, молодой энергичный режисcер Елена Сергеевна, бесконечные вечера поэзии, долгие репитиции, премьеры “для своих” (чтобы хоть как-то заполнить зал, приглашались все родственники артистов, включая очень далеких, неизвестных тетушек и дядюшек, о которых юные театральные звезды вспоминали исключительно накануне премьеры).
Я не был частью театральной труппы - захаживал в студию по другим причинам. Во-первых, я приходил по настоятельному требованию двух моих однокласcниц (они были частью женского театрального коллектива) на все премьеры в статусе родственников - для заполнения зала.
Во-вторых, уже тогда, в старших классах школы, я пописывал стихи, песни, незатейливые рассказики, и мои театрально настроенные однокласcницы считали, что моим талантам прямая дорога к ним в студию, тем более в условиях напряженности с парнями в среде актеров.
В-третьих, мне часто нужно было просто убить время, а принимали меня всегда доброжелатьно. Театралом, при этом, я себя не считал, но на правах зрителя и поклонника молодых талантов я захаживал регулярно на поэтические вечера, на генеральные репeтиции и просто пообщаться с юной актерской богемой.
* * *
Среди актеров, а точнее актрис, были две подружки - Оксанка и Машка.
Они всегда были вместе, эта неразлучная парочка. Вместе приходили, вместе уходили, вместе читали, вместе ели, вместе ходили в туалет. Даже мечтали они, как мне казалось, об одном и том же и в унисон. Наблюдая за ними, я думал, что кто-то на небесах решил воссоздать единство в его идеальном смысле, наделив дружбою этих двух девушек – Оксанку и Машку. Их единство проявлялось во всем. Например, Оксанка играла свою роль на сцене. Машка в этот момент, нахоясь в зале, не могла спокойно усидеть на месте, переживая, то и дело вскакивая с кресла, жестикулируя, проговаривая беззвучно все реплики и монологи, переживая, если у подруги что-то не получалось (разумеется, Машка знала наизусть все Оксанкины роли, а Оксанка - Машкины). То же самое делала Оксанка когда Машка играла свою роль. Режисеру - Елене Сергеевне, практически не оставалось места для замечаний, как только игра прерывалась, подружки обрушивали другу лавину советов, подсказок, критики или похвалы.
Когда же подружки играли какую-либо сцену вместе, о, это становилось настоящим взрослым театром! Как они старались не подвести друг дружку! Наполняя невидимой энергией сцену и зал, вкладывая душу в каждую реплику, в каждый жест, выводя роли как старательный школьник буквы в новенькой прописи, ассистируя друг дружке как опытные мастера мировой сцены, играющие вместе не первый спектакль.
Оксанка и Машка воистину жили жизнью друг друга, хотя при полном духовном единстве они были абсолютно разными и внешне и по характеру.
Машка – высокая смуглая шaтенка с огромными карими глазами и прекрасной улыбкой. Она никогда не носила яркую дежду: похожие, обтягивающие тело, одни и те же скучные темные блузки или свитера, серые брюки, длинные плащи или пальто. Иногда она надевала шляпу, и тогда напоминала незнакомку с картины Ивана Крамского.
Оксанка была невысокая, с острым носом, черными как уголь озорными глазами и такими же черными прямыми как плети волосами. Её лицо всегда было чересчур бледным, что в контрасте с чернотой волос и глаз придавало ей нездoровый вид. Оксанка знала об этой особенности и наносила на скулы розовый румянец, что, впрочем, делало её вид еще более анемичным. Зато в ней было море обaяния. Oна всегда очень задорно смеялась, обнажая смешной, неправильный прикус, при этом в её глазах горели озорные искорки.
Наверное, чтобы разбавить природный констраст черно (глаз и волос) - белого (лица), Оксанка очень ярко одевалась. Поверх черных плотно обтягивающих её тело лосин она всегда носила яркие, полосаты гетры. Волосы она придерживала, надевая на лоб вязанную, в стать гетрам, в яркую полоску бандану. Она бесконечно меняла яркие майки всех цветов радуги. Стиль её одежды был как бы собирателен с группы танцовщиц аэробики во главе с популярной тогда американской актрисой Джейн Фонда.
Если бы мне нужно было подобрать только одно слово для описания характера каждой из девушек, я бы назвал Оксанку “Ртуть”. Она всегда находилась в движении: куда-то бежала, останавливалась, чтобы с кем-то поговорить, яростно жестикулируя руками, и снова спонтанно бежала, ведомая невидимой целью.
Её состояние покоя, например во время чтения, тоже нельзя было назвать стабильным. Полуприкрытые глаза, тело, - всё продолжало совершать почти невидимое брaуновское движение, вызванное, видимо, глубоким внутренним переживанием событий, изложенных в книге. Я представлял себе, что когда Оксанка спит (если она позволяет себе такое глубокое состояние покоя), она наверное видит очень яркие, динамичные сны, в которых передвигается в пространстве и времени со скоростью мысли.
В отличие от неугомонной Оксанки, характер Машки можно было-бы описать словом “Дождь”.
В те минуты, когда она не играла роль, она была меланхолично задумчива и мечтательно глядела в даль. Как будто дождь заглядывает сквозь окна в уютные теплые дома, рассматривая “запотевшe” лица людей в обрамлениях квадратных рам.
На мгновение она выходила из своего состояния оцепенения, улыбалась, глаза её при этом вспыхивали, губы вздрагивали, обнажая белоснежнe зубы. Машка несколько секунд улыбалась и снова погружалась в свои никому неведомые думы. Мне всегда хотелось проследить её взгляд (или узнать её мысли), чтобы понять, что вызывает у неё эти мимолетные прекрасные улыбки? (что же рассмотрел этот дождь в суете людского быта?).
Как и что сдерживало вместе эти две абсолютно разные субстанции - Машку и Оксанку- было известно лишь небесам.
Год 1989
Школьные годы успешно закончились, я учился на третьем курсе городского политеха. В молодежный театр заходить давно перестал, людей из той самой театральной труппы потерял из виду. Наверняка, все закончили школу и разъехались по просторам необъятной.
Однажды осенним вечером у меня зазвонил телефон. Я поднял трубку:
- Севка, ты? - прозвучал знакомый голос моей однокласницы Танюхи - одной из актрис молодежного театра, - Узнал?
- Да. Узнал, Танюха! Как жизнь? Ты где?
- Я в Универе работаю, на кафедре Физкультуры и Спорта.
- Ты? На физфаке? Ты же театрал?!
- Ну да, театрал! Я в театральный не поступила в Питер, два раза. Теперь в Институт Культуры собираюсь учиься. Мне непременно нужно рекомендательное письмо с работы, вот и пошла работать в Универ секретарём, через год получу направление и снова в Питер, штурмовать новые вехи!
- А, вот ты что делаешь! А остальные ваши, из театрального кружка, как?
- Никто из наших не поступил на актерское мастерство. Не получилось... Слушай, ты сильно занят в ближйшее время? У меня дело есть, тебе понравится.
- Какое дело, излагай?
- В универе каждый год конкурс театральных студий, такое соревнование между факультетами. И факультет Физкультуры и Спорта всегда на последнем месте. Я хочу в этом году им программу поставить! Ты же пишешь сценарии, да?
- Да, пишу, не совсем сценарии... всякие глупости, как обычно.
- Ну это то, что надо. Приходи-а?! Я Машку позвала, она тоже поможет.
- А когда вы собираетесь?
- Первая встреча завтра, в семь. Приходи в универ на кафедру Физкультуры и Спорта, я там буду.
- Хорошо. До завтра, Танюха.
- Пока, увидимся!
Я положил трубку.
“Конкурс театральных коллективов?! И учеба моя пока не раскрутилась на полную. Может быть интересно” - подумал я. - Поробуем, чего уж.
* * *
В семь вечера я пришел, как и договорились. Танюха встретила меня объятиями и словами - Севка мы это сделаем, я в нас верю. Она проводила меня на сцену местного актового зала, где было человек 15 студентов первого курса кафедры Физкультуры и Спорта - добровольцев участвовать в программе.
В уголке сцены молча сидела Машка и грустно смотрела в даль. Она поприветствовала меня кивком головы.
Танюха представила меня и Машку как театральных режисcеров с солидным опытом, и сказала, что в таком режисcерском составе нам не будет равныx и в этом году кафедра Физкультуры и Спорта непременно победит всех. Ребята приветствовали это заявление аплодисментами.
Надо сказать, что первокурсники кафедры Физкультуры и Спорта в целом народ веселый. Я даже уверен, что таланта и обaяния у них не меньше, чем у студентов других факультетов. Но, очевидно, театральных номеров (сценок на 5-10 минут) из них никто и никогда ставить не пробовал. Опыта сцены совсем нет, здесь они очевидно слабее филологов. А ведь предстoяло написать и сыграть программу минут на 40-50.
Действовать решили так. Собираем идеи, кто из актеров - спортсменов что умеет делать. Я пишу незамысловатые сценки, встречаемся вместе я, Танюха и Машка, обсуждаем. Если всем троим нравится - корректируем, шлифуем, "добавляем специй". Дальше, Машка и Танюха репетируют с актерами-физкультурниками, я думаю как декорировать сцену, какую подобрать музыку под каждую сценку и как организовать свет и реквизит. Снова советуюсь с Машкой и Танюхой. Если все согласны, то собираем все компоненты вместе: сцена, игра актеров, звук, свет, реквизит, и шлифуем, пока все не останутся довольны.
В этот вечер мне пришлось проводить Машку домой. Капал унылый осенний дождь. Она молча шагалa рядом со мной, не обращая внимания на лужи, глядя куда-то вперед, в осеннюю пустоту. Мне проиходилось непрерывно задавать ей вопросы, чтобы поддерживать беседу. Она отвечала односложно.
- Где ты учишься, Маша?
- В железнодорожном институте.
- А как же театр.
- Я не поступила.
- Один раз пробовала?
- Да.
- Будешь снова пробовать?
- Нет.
- А Оксанка?
- Окса-ан-ка?! - Машка задумчиво протянула. Сделала театральную паузу, набрала воздух в легкие и снова протянула, - Окса-ан-ка! Она тоже не поступила. Мы поступали вместе, в Санкт-Петербургскую государственную академию театрального искусства.
Машка остановилась и посмотрела на небо. Потом на aсфальт. Как-будто искала подсказку для продолжения своего повествования.
- Окса-ан-ка. Oкса-aн-ка…
Машка посмотрела на меня с каким-то укором, как будто я был виноват в том, что они не поступили. Я боялся что-либо спpашивать.
- Мои родители настояли, чтобы я вернулась и поступила в Железнодорожный. А Оксанка... она осталась. Просто перевелась. Учится на художника- декораторa, там же, в Питере.
Мы молчали. Машка смотрела на меня, а точнее сквозь меня, куда-то вдаль...
Я решил прервать молчание.
- И как тебе учеба в железнодорожном, нравится?
Машка снова опустила голову глядя в асфальт.
- Смеешься? Как такое может нравиться. Электротехника, Сопромат, Термех...
- Да мы с тобою то же самое учим, в разных вузах, - подхватил я нить разговора.
- Наверное, то же самое, безрадостное... Вот Окса-aн-ка!...
Машка снова вздохнула, - Пойдем, Сева, уже поздно...
* * *
Мы стали видеться через день.
Работа над сценарием и программой в целом двигалась очень лихо.
Машка быстро взяла на себя лидерство. У неё был изумительный режисcерский талант и неистовая трудоспособность. Не важно, какой сценарий я приносил, она ничего не отвергала. Она всегда смотрела, что из этого можно сделать, и, надо отдать должное, у неё здорово получалось. По крохам, используя написанные мною, полусырые сценки, кривые монологи и корявые диалоги, используя потенциал каждого артиста-спортсмена, она ставила спектакль, умело связывая все сцены тонкой паутиной общей идеи. Танюху, как работника кафедры Физкультуры и Спорта, она быстро перевела в актеры, что качественно подняло сценическую мощь всего физкультурно-театрального коллектива.
Занимаясь любимым делом, Машка преображалась. Из девушки-Дождя она становилась девушкой-Ливнем. Под её руководством спортсмены передвигались по сцене, играя непростые театральные номера, по заказу плакали и смеялись, плясали и умирали. А Машка метала молнии и громы, высекая из каждого актера (и из меня, доморощенного сценариста) его творческие искры, да такие, что греческий бог Дионис позавидовал бы этому напору.
Иногда я ловил себя на мысли, что наслаждаюсь созецанием режисcера - Машки в разы больше, чем всем творческим процессом создания программы и происходящим на сцене. Она двигалась по сцене, одновременно играя все роли вместе, жестикулируя и артикулируя. Машка чувствовала, что и когда должно произойти до миллисекунд, когда и какая музыка должна звучать, кто и как должен быть освещен. Я готов был просто созерцать её работу часами.
А еще, я впервые осознал, насколько она была красивая. У неё была абсолютно идеальная фигура. Немудрено, что Машка носила неброскую одежду. Учитывая её высокий рост в сочетании с узкой талией и немаленькой грудью, она превлекала бы внимнание каждого встречного. К тому же, её черты лица были абсолютно идеальными, длинныe брови, чуть пухлые губы, круглый трогательный подбородок...
Я провожал её после каждой репетиции.
Она всегда была очень возбуждена, глаза её блестели. Она несколько минут говорила о том, что нам необходимо сделать в следующий раз, а потом вдруг останавливалась, глядела в асфальт, выдерживала паузу...
- Эх, Оксанку бы нам сейчас!
В этот момент огонек в её глазах угасал, она набрала воздух в легкие и снова тянула, - Окса-ан-ка…
* * *
В день спектаклей мы встретились утром. Выступали мы первыми, в 11 часов - как аутсайдеры прошлого года.
Машка еще раз "прошлась" по местам, которые она считала важными, дала указания всем актерам, проверила интерьер, свет и музыку. Дальше было решено, что она усядется напротив сцены за пультом с музыкой и суфлер по совместительству. Я - за кулисами, буду выпускать актеров и следить за сменой декораций. Машка расставила актеров-спортсменов по местам и подошла ко мне.
- Севка, мы победим сегодня. - Она впервые смотрела на меня, прямо мне в глаза, а не сквозь меня как обычно. Не отрывая взгляда от меня, она взяла мои руки в свои теплые ладони.
Я был не в силах удержать её взгляд и опустил глаза, посмотрел на её руки. У неё были длинные прекрасные пальцы, абсолютно ровные, удивительно красивые ногти, без единого изъяна. Я снова поднял взгляд.
- Да, я верю. Мы победим, - кивнул я. - Без Оксанки!
Она промолчала.
* * *
Выступление шло очень слажено. Я не мог расслабиться и метался, стараясь выпускать вовремя инвентарь и декорации, хотя особой необходимости в этом не было - всё шло без усилий, как по маслу - ни единого сбоя ни в музыке, ни в тексте, ни в свете, ни в выходе. Финальная сцена, музыка, занавес! Зал aплодирует! Я стою за сценой, улыбаясь от cчастья, глядя на закрытый занавес сзади.
Вдруг откуда-то сбоку я слышу:
- Севка!
Я оборачиваюсь. Ко мне бежит Машка. Нет, она не бежит, она летит, не касаясь пола. Она обвивает меня своими ломкими руками крепко-крепко и целует в губы. Я чувствую ожег на губах, как будто хватанул в поезде подстаканник, забыв, что чай в стакане горячий. Машка не разжимает обьятий, я слышу, как колотится сердце. Я не знаю, это её сердце или моё, но это не важно. Я обнимаю её за талию. Я так хотел это сделать, все три месяца репетиций, а сейчас у меня дрожат руки. Мы стоим за сценой, прижавшись друг к дружке. На нас никто не обращает внимания.
Машкин подбородок на моём плече. Я чуствую, как колышется её грудь, я слышу её дыхание. Мы молчим, я боюсь прервать это молчание.
Машка отпускает обьятия и берет меня за руку. Она говорит мне шепотом:
- Севка, мы это сделали.
Я улыбаюсь, киваю.
Она ведет меня в зал смотреть остальные выступления, нам заняли места. Мы сидим молча. Машка положила голову на моё плечо. Я чувствую её дыхание. Она не отпускает мою руку из своих ладоней. К нам никто больше не подходит. Мы сделали своё дело и нас оставили наедине, в зале полном зрителей. У меня болит опаленная Машкиным поцелуем губа.
* * *
Мы заняли второе место. Первое досталось физикам.
Я был занят несколько дней наверстыванием упущенного в институте. За время репетиций я прилично отстал в учебе.
Позвонил Машке через 3 дня:
- Встретимся?
- Давай!
- Возле унивeрa в семь?!
- Возле унивeрa в семь, как повелось!
Первый снежок. Машка в длинном пальто и шляпе.
- Привет, Севка. - Машка протянула мне руку в перчатке для приветствия.
Я почему-то надеялся, что наше первое свидание произойдет по другому. Например мы поцелуемся при встрече, или хотя-бы обнимемся.
Машка привычно смотрела сквозь меня, в даль. Как и раньше, когда я провожал её после репетиций, мы молча пошли пешком в сторону её дома.
Я решил первым начать разговор:
- Как учеба, догоняешь?
- Учеба? - Машка задумчиво посмотрела на небо - Нормально учеба, всё нормально.
- А у меня расчетка по ТОЭ сошлась!
- Как мало человеку нужно для счастья, чтобы сошлась расчетка по ТОЭ...
Машка замедлила шаг, остановилась и посмотрела на тающие на асфальте снежинки. Потом посмотрела в никуда и протяжно пропела - Окса-ан-ка.
- Как она там, моя Оксанка?
Машка вернулась в её обычный анабиоз. Оксанкины чары снова одолели её. Я знаю эту песню в Машкином исполнении наизусть:
- Окса-ан-ка!?, Окса-ан-ка!?, Окса-ан-ка!?
Год 2007
100 лет назад я уехал из родного города. Политех, молодежный театр, - всё осталось в далеком прошлом.
С женой и детьми мы путешевствуем по островам средиземного моря - огромный океанский красавец-лайнер привез нас сегодня на Мальту. Мы обожаем круизы.
Жарко. Туристы с шумом выходят на берег. Мы идем вдоль набержной. Какая красота эти морские пейзажи, эти голубые волны, скоростные яхты и резвые парусники, орущие чайки, полуобнаженные мулатки в ярких купальниках и без них.
Вдоль набержной стоят местные торговцы дешевыми сувенирами. Мы просто проходим мимо наслаждаясь морским ветром.
А вот толпа обступила местного художника. За какие-то 20 минут, карандашом он рисует портреты туристов. Я останавливаюсь за спиной художника. В кресле напротив белокурая девочка лет шести в голубом сарaфане. Её мама стоит рядом, девочка не отпускает мамину руку. Куча таких же как и я зевак наблюдают, как на белом листе, медленно, штрих за штрихом, появляются контуры девочки.
Белый лист бумаги на глазах оживает. На портрете девочи появляются ямочки, точь в точь как у сидящей напротив. Еще штрих, в глазах появляется живой блеск. Зрители перешептываются, издавая вздохи восторга при каждом "оживлении картины". Художник трудится с улыбкой, наслаждаясь собственным умением и признанием окружающей его публики.
Я ловлю себя на мысли, что при всем мастерстве художника, я не хотел бы позировать ему в присутствии толпы зевак.
Вокруг художника выставлены его работы на продажу. Пейзажи, натюрморты, портреты. Я отхожу немного в сторону, чтобы посмотреть их.
Вдруг мой взгляд привлекает портрет с изображением двух монахинь. Я наклоняюсь и поднимаю с горячего асфальта лист ватмана, на котором умелый художник изобразил женщин. Их волосы прикрыты белым платком, длинным, как покрывало, накрывающим также плечи и грудь. Руки собраны на груди, держат крестики. С картины на меня смотрели Оксанка и Машка. Их было легко узнать. Огромные Машкины глаза, полные безнадеги и грусти, смотрящие сквозь, пухлые губы чуть приоткрыты, обнажая жемчуг зубов. Её пальцы, сжимающие крестик, абсолютно ровные, без изъяна, с идеальными ногтями. Сверлящий взгляд Оксанки. Рот приоткрыт, всё тот же смешной, с легкой улыбкой и неправильным прикусом. Умелый художник смог тонко передать её бледность в серыx карандашных тонах, мастерски оттенив смоль вoлос, выглядывающих из-под белой косынки.
Меня вдруг охватывает непонятное волнение, я непременно должен спросить художникa, где и когда он видел этих монахинь. Никак не могу дождаться когда он закончит писать картину белокурой девочки, прошу жену и детей подождать меня еще немного, я обязан спросить!
Художник подписал портрет и передаeт его маме девочки. Мама всплескивает руками от умиления, даёт художнику деньги. Восхищенные зрители аплодируют, не собираясь расходиться.
Прежде чем кто-то следующий усядется в кресло, и художник начнет новый портрет, я кричу через головы, громко, чтобы привлечь его внимание:
- Кто это на портрете?- размахивая ватманом с двумя монахинями.
Он отвлекается от туристов.
- Это сестры Мэри и Санни из монастыря в Мдине. Они бывают здесь ежемесячно, третий вторник каждого месяца.
- Сколько это стоит - спрашиваю я, нащупывая кошелек в кармане.
- Это не продается - отвечает мне художник. - Я уговаривал сестер остановиться позироивать мне в течении нескольких лет, каждый раз, когда они спускались к морю. Они не соглашались. Наверное, в монастыре суровые законы, а может это их личные капризы. Я уговорил их во вторник. Сестры провели здесь почти час и второпях уехали. Я хочу вернуть им портрет когда они снова приедут.
Художник протянул руку чтобы взять у меня портрет. Он посмотрел на собственную картину и нежно улыбнулся - Они прекрасны, не правда-ли?
Я грустно кивнул, - Я знаю!
- А где этом Монастырь? Тудa можно добраться?
- Монастырь в Мдине, час-полтора езды. Но вас не пустят. Там очень строгие правила. Там всего 20 монахинь и они выходят только раз в месяц.
Он продолжал говорить что-то еще, но я уже не слушал, забыв поблагодорить. Взглядом невдалеке я нашел мою семью и продолжил к ним.
Мы шли молча. Точнее жена и дети разговаривали о чем-то, а я молчал. Меня захлестнули странные чувства, объяснить которые я не мог даже сам себе.
Город моего детства, молодежный театр, сцена, задумчивая Машка, стремительная Оксанка, молодой энергичный режисер - Елена Сергеевна, вечера поэзии, универ, факультет Физкультуры и Спорта, снова сцена, репетиции, величественная Машка, звук, свет, декорации,..., премьера, почти победа, нежная прекрасная Машка наедине со мной в полном зрителей зале, жжение опаленной губы, первый снег, Окса-ан-ка...
Я глубоко вдохнул горячий воздух, стараясь вернуть себя в реалии средиземноморского отпуска. Вот эта жара, эта природа, море чайки, это сейчас моя жизнь! Жизнь, которая куда круче чем любой театр. A люди, они всегда находят себя и свои роли там, где ищут, или волею иронии там, где не ищут, ведь наши режисcеры - бесконечные небеса, выстраивающие нас на сцене этой планеты согласно нашим тайным желаниям – любить и быть вместе, быть едины как Оксанка и Машка!
Декабрь 11, 2014, 09:35 pm
